Партия свободных ребят - Страница 31

— Тогда будет поздно, надо сейчас! — воскликнул Гараська.

— А что случилось?

Они затаились за деревянным балаганчиком, в котором продавались свистульки, пищалки, и под шум этого веселого товара Гараська поведал городскому пионеру свою тревогу. Когда мальчишка узнал, что кулаки возненавидели стального коня и, наверное, хотят его истребить руками таинственных разбойников, тайно приплывших неизвестно откуда, весь он затрепетал.

— Ох, хитры, все на базар уехали, чтобы на них не подумали, а сами покушение подстроили! Чего же нам делать-то? Из-за разлива ни пройти, ни проехать… Телеграф? Телефон?

— В разлив не работают. Туда бегом бежать надо, по высокому берегу… Я бы побежал, прямо разувшись.

Снял бы сапоги и дал ходу, — размечтался Гараська.

— Столько километров разве пробежишь…

— Хотя бы до первого села, а там попросишь других мальчишек, конечно из бедноты.

— Правильная идея! — воскликнул мальчишка в красном галстуке. — Надо доставить эстафету.

— А это что такое?

— Срочное донесение.

— Ага, ну давай, доставляй. И знаешь как: в моем галстуке. Его наши сразу признают и поверят. Таких, как у нас, больше ни у кого нет.

— Вот здорово! Давай пиши.

— Карандаш есть, бумаги нет…

— Вот на щепке!

Ребята, присев на корточки, быстро написали на щепке донесение и завернули его в Гараськнн галстук.

— А ты не подведешь? — спросил Гараська.

— Не веришь? — огорчился пионер. — Ну хочешь залог, на, возьми мой складной ножик. Четыре лезвия, шило, ножницы, штопор Гляди! — И, вынув из кармана, развернул на своей ладони чудесный ножик.

— Вот, если не доставлю эстафету, возьмешь себе.

Доставлю — отдашь Это в залог!

— Ну, будь готов! — сказал Гараська, забирая ножик.

— Всегда готов! — поднял руку пионер и исчез в толпе.

Гараська бросился к своему базарному месту и наткнулся на Никифора.

— Ты где это был? — грозно вопросил его хозяин, схватив по старой привычке за вихры.

— До ветру бегал, — пролепетал Гараська, засовывая поглубже в карман перочинный ножик.

Кулак рассмеялся и сунул ему горсть пряников. Он был доволен торговлей, слегка пьян и потому добр.

ЕЩЕ ОДНА ТАЙНА

Ночевали метелкинские базарники у знакомых сасовских торговок. После базара долго распивали чаи, закусывали. Женщины пили наливки и настойки, мужчины — самогон. Шумно судачили про базар, про торговлю, про городские новости и про политику.

У Гараськи заболела голова, знобило. Никифор велел залезть на печку и спать. Так он и сделал. Угрелся на теплой русской печке и заснул. Но среди ночи проснулся, словно кто-то толкнул его в бок. Это был ножик, неудобно повернувшийся в кармане. Он больно вонзился в тело.

Уложив его поаккуратней, Гараська хотел было снова на боковую, но его внимание привлекли свет в горнице и приглушенные голоса.

Он слегка приподнялся на локтях и заглянул. И что же он увидел?! За самоваром сидели его хозяин Никифор Салин, Силан Алдохин и неизвестный человек в городском пиджаке. Неизвестный был гладко брит, стрижен ежиком, скуласт, кожа на его щеках свешивалась складками.

И вот что услышал Гараська.

— Так… Значит, и склеп разграблен, где наши предки были похоронены. И имение растащено. И цела только могила любимого друга детства моего егеря Родиона, — сказал бритый.

— Могилка цела. И плита медная с надписью вашей в стихах цела… А вот то, что в синем клубочке матушка ваша берегла… — проговорил Салин, испытующе глядя на бывшего барина.

— Знаю, в газетах читал, голодное мужичье съело наши фамильные драгоценности!

— Да, так-то вот, барин, пошли в Помгол.

— Значит, судьба им такая, — донесся до Гараськи отрывок разговора.

И он, забыв про сон, подтянулся к краю печки.

Этот незнакомец не иначе, как бывший барин Крутолобов.

— Значит, не прокутили товарищи комиссары ваши бриллиантики, а мужикам хлеб закупили? — усмехнулся Силан Алдохин. Он ведь сам немало награбил из крутолобовского имения и не очень жалел помещичье добро.

— Закупили хлеб в Америке… И я сам этому помогал, черт меня дери!

— Это как же так, барин? — с притворным сокрушением воскликнул Никифор Салин.

— А вот так. Я теперь работник советского торгпредства… Я ведь знаю несколько иностранных языков не хуже русского… Ну и оказался теперь нужен как специалист.

— Спец, как теперь говорят.

— Да, советский спец, Аполлинарий Андреевич, товарищ Крутолобое, прошу любить и жаловать! — барин насмешливо раскланялся.

Кулаки расхохотались. Одежда на барине висела, как на вешалке. Силантий проговорил:

— Как же вы похудели, Аполлинарий Андреевич! Я помню, были вы поперек себя шире. Бывало, как вам в коляску садиться, так ее с другой стороны трое работников осаживали… Чтобы не перевернулась, когда вы на подножку своей барской ногой ступите…

— Да, а я помню, — сказал Никифор, — вы все, бывало, по заграницам ездили от толщины лечиться, водичку там какую-то пили… Смотри-ка, видать, вас революция от толщины враз вылечила. И бесплатно!

Кулаки снова расхохотались.

— Не бесплатно, — буркнул барин, — ценой последнего имения и прочего…

— Ну, зато вы теперь на государственной службе.

— По заграницам не на свои деньги ездите, а на советские!

— Не вы ли тракторы там закупаете и прочие машины?

— Я! Я! Я! — повторял с досадой барин, ударяя себя кулаком по лбу.