Партия свободных ребят - Страница 34

А тем временем в Метелкине все было безмятежно спокойно. Село словно заснуло под звон жаворонков, окруживших его со всех сторон. Кузница в праздники не работала. Парни с девушками на улицах не шумели. На гулянье выходят вечером. На завалинках мирно сидели старики и старухи, греясь в лучах весеннего солнца. Только иногда этот покой нарушали какие-то тревожные резкие звуки.

Это Степан обучал Сережку, бывшего Урвана, играть на коровьем рожке сигналы тревоги.

— Ну, какой же из тебя дежурный, если ты не можешь тревоги проиграть! сердился Степан. Сережке как раз сегодня выпало дежурить у пожарного сарая, оберегать трактор.

Зажав крепкими губами рожок и надув щеки, Степан показывал, как издавать резкие, призывные звуки.

Сережка пытался подражать ему, но, кроме писка, у него ничего не выходило.

Ребята, толпившиеся тут же за околицей, так и падали на землю от смеха.

— Если ты не научишься, я тебя отставлю от дежурства, — грозился Степан, — другого пошлю!

— Да нынче ничего не случится, все кулачье на базаре, — говорил Сережка, — вот когда они вернутся — другое дело.

Так же думал в эти дни и Иван Кочетков. Вместе с учительницей они вышли к мельнице полюбоваться разливом.

Анна Ивановна была почему-то задумчива, а он весел.

— Посмотрите, какая красота у нас, какой простор!

И дышится как легко. Может быть, потому, что кулачье, словно воронье, на базар отлетело и воздух стал чище? — И он засмеялся.

Анна Ивановна промолчала.

— А когда станем здесь полными хозяевами, красиво заживем — вот увидите! Вот только не уезжайте, не покидайте нас.

Она молчала.

— Конечно, вас ничем и не удержишь, вы перелетная птица, мысли ваши где-то от нас далеко. Я знаю. Где-нибудь за Днестром-сердце оставили… А к нам так залетели, на время.

— Оставьте, Иван Петрович, у меня за Днестром родина пока еще под тяжелой неволей. Вам это известно. Снова идти на подпольную работу — это ведь не на веселье…

— Значит, отогрелись у нас немного, набрались сил, перелетная птица, и снова в южные края? Конечно, если позовут… это ваш долг… Но зачем же самой так рваться, как же ребята наши без вас? Разобьете вы многие сердца!

— Сердца эти принадлежат не только мне, но и вам.

Она замолчала и прислушалась, как играет тревогу неугомонный Степан.

* * *

А затем наступил вечер. Девушки и парни вышли на берег. Заиграла гармонь, послышались песни, припевки. Маша покормила своего Ивана ужином, и он задумчиво спросил ее:

— Может, поночую нынче дома, вроде спокойно, можно поспать?

— Как знаешь, Ваня, — сказала Маша, — только ведь немного осталось до пахоты, земля на ветру да на солнце сохнет, как на сковороде. Я бы уж на твоем месте эти дни особо трактор поберегла. Уж очень на него кулаки ненавиствуют… Словно горло каждому из них твой трактор грозится перепахать.

— Хорошо, будь по-твоему, подежурю и нынче. Трактор для нас дороже всего… В нем вся наша будущая жизнь, все надежды.

И, набросив на плечи полушубок, он ушел к пожарному сараю.

Проходя мимо Алдохиных, Иван заметил мать Силана, нырнувшую в баню с ведром.

«Что это они, в праздник баню, что ли, задумали топить? Или самогон гнать? Нет, самогон они до праздника гнали, с собой на базар готовили… И зачем это лазит не вовремя по баням старуха?» — так подумал Иван и прошел своим путем.

Дежурили в эту ночь надежные мужики. Дед Кирьян, исконный бедняк, и кузнец Агей. В праздник он не работал в кузнице и решил в эту ночь исполнить свою очередь.

«Кремни, этих железом не возьмешь! — подумал Кочетков. — От таких дежурных можно и отлучиться».

Ему очень хотелось еще поговорить по душам с учительницей. Неужели она задумала после окончания школьных занятий покинуть Метелкино? По-видимому, так.

Что-то стала очень задумчива. Не заскучала ли в деревенской глуши? Не собралась ли в дальние края, как залетная ласточка? Как было бы хорошо уговорить ее остаться.

Но хорошо ли в темную ночь идти под ее окно?

А ночь становилась все темней. И все теплей. С юга незаметно привалили сырые, густые облака. Слились с темной, оттаявшей землей. Закрыли звезды. Окутали село чернотой. Лишь кое-где в овражках чуть белели остатки снежных сугробов.

Заметил Иван мальчишку, притаившегося в телеге под мордами лошадей, жующих овсяную солому. И на сердце стало теплей: тоже караулит — жизни за трактор не пожалеет. Ну и правильно — здесь их будущее. Кто же это?

А не все ли равно? У нас таких мальчишек много!

Походил Иван, побродил, совсем было собрался пойти к учительнице, да вдруг огонек в ее окне погас. Кочетков вздохнул, зашел в сарай и, улегшись на деревянный ларь, в котором хранилось разное пожарное имущество, накрылся с головой полушубком.

Наган, как всегда, положил в головах по старой военной привычке. Он не знал, и никто не знал, кроме старухи Алдохиной, что в этот час три неизвестные личности уговаривались, как отправить на тот свет его душу.

Кривой человек в полушубке, усатый в драной кожаной куртке и егерь Родион, которого давно считали покойником, сидели наготове в бане, ступеньки от которой вели к реке.

Старуха с ведром, таясь в темноте, потихоньку откачала воду из затопленной лодки, в которой они приплыли откуда-то из лесных дебрей. Теперь им нужно было сделать свое дело и уплыть на ней по темной реке в черную ночь.

При свете коптилки они проверили оружие. У одного был наган, у другого — кавалерийский карабин с обрезанным стволом, у Родиона — кожаный мешок и нож, каким колют свиней.