Партия свободных ребят - Страница 6

— Забьет, заколотит Никишка батрачонка-то, — жалостливо вздыхали соседки.

И только. А помочь ничем не могли.

И теперь Гараська пожаловался бедняцким ребятам только так, на всякий случай. Потому бедняки батракам — родня. И услышал в ответ непонятные слова:

— Ладно, не трусь, вынесем постановление, будет тебе облегчение. Так и скажи своему хозяину, что есть такое партийное решение — тебя больше не трогать. Понятно?

Гараська, конечно, хозяину об этом сказать постеснялся и в тот же день получил еще пару затрещин: не так быстро пошел да не так скоро что-то сделал.

И вдруг наутро Никифор Салин получил бумажку, врученную курьером сельсовета Тимошкой-тук-тук, который разносил повестки и стучал по окнам, созывая на собрания.

Надел кулак очки в медной оправе, воздел нос повыше к свету и прочел:

«На основании состоявшегося решения отныне запрещается вам рукоприкладываться к личности вашего служащего батрака Герасима Карасева. За неисполнение сего — штраф.

Председатель ПСР

Секретарь».

Подписи, как всегда под бумажками, были неразборчивыми, но Никифор разобрал приписку:

«За каждую Гараськину шишку будет у твоих двояшек по две с лишком».

Двойняшки Яшка и Сашка у Никифора были младшенькие. Кулак их до того любил-обожал, что даже в будни наряжал во все новое и так кормил, что у них щеки чуть не лопались.

Почесал Никифор затылок, посмеялся. Думал, и впрямь важная бумажка налог там какой или гужевая повинность, а тут простая зубоскалка.

Подозвал Гараську и ни с того ни с сего так щелкнул его по затылку, что у мальчишки на макушке вскочил среди стриженых волос ежик.

А на другой день прибежали с ревом его двояшки, и у каждого на маковке по два ежика!

— Это вы откуда достали?

— В лесу это, тятька, — пожаловались ребята, а уж как они добыли эти украшения, так и не сказали, сколько отец ни допытывал.

На следующий день, не меняя привычки, Никифор трахнул Гараську по щеке так, что припухла.

И тут же к вечеру у его двояшек обе щеки раздулись!

Ручьями слезы мальчишки лили, а по какой такой причине и отчего на них отразились побои, нанесенные их отцом Гараське, так ведь и не признались.

«Тут дело нечисто», — встревожился кулак, и опыты прекратил. Иной раз замахнется сгоряча, хочет по привычке дать затрещину батрачонку, да сам себя за руку удержит. Своих детей жалко.

— Ф-фу ты, чертовщина какая… Ни тебе воли, ни тебе удовольствия… Что это за ПСР такая? Были когда-то эсеры, да, видать, не то… та партия за богатых мужиков стояла, а эта за батрачонка моим ребятам шишки бьет!

Долго чесал в загривке кулак и решил — лучше не связываться.

— Ну ты, Дохлый карась! — крикнул он во все горло на Гараську. — Ты мне больше под руку не попадайся!

Рук я об тебя марать не могу! Себе дороже. Понял?

И с тех пор Гараське стало чуть-чуть легче. Голова перестала болеть, и в ушах меньше шумело. А то беда была, спать не мог.

И его дружки-жалельщики Сережка и Степан, встречая его, радостно улыбались:

— Ничего, Гарась, ничего. Лучше заживем. Дай срок!

КОМУ МЕДКУ, КОМУ ДЕГОТЬКУ

Вскоре многие познакомились с новой партией.

Сидел как-то Иван Кочетков в сельсовете, толковали они с Тимофеем, как им объединить бедноту, и вдруг приходит с жалобой поп Акакий.

— Як вам, власть предержащие. Извольте почитать, чья прокламация? — И предъявляет написанный на какой-то картонке плакат:

— Гм, — сказал, покрутив усы, Тимофей, — лозунг правильный, а вывод странный.

— Более чем странный, — взвизгнул поп, — морковь повыдергана, вишни оборваны!

— Ребячье баловство, — пожал плечами Тимофей.

— Какое же баловство, самая настоящая экспроприация! С угрозами. Вот, полюбуйтесь, какое я требование накануне получил. — И поп Акакий предъявил бумажку, на которой печатными буквами было написано:

— Гм, — смутился Тимофей и еще покрутил усы, — весьма невежливо… конечно. А кому это вы, батюшка, не дали медку?

— Старушке одной, хворой Агафье, вы ее знаете, — ответил поп, — была когда-то у меня в услужении. Чего ее медом раскармливать? Все равно не нынче-завтра преставится… Сами понимаете — не в коня корм…

— Кто же это за нее заступается? — покрутил ус Тимофей. — Кругом одинокая старушка, сильной родни нет, один только и есть внучонок Данилка, да и тот слабосилен… Не велик застой!

— Так ведь это же не один кто-то, а партия! Вы полюбуйтесь, вот выписка из постановления, — предъявил поп Акакий третий документ.

«Решили и постановили — запросить у попа Акакия немного меду для хворой бабушки Агафьи, очень ей перед смертью медку отведать хочется. «Обязательно, — говорит, — с батюшкиной пасеки, духовитого». Поручить получить Данилу Фокину.

Председатель ПСР

Секретарь.»

Подписи опять неразборчиво.

— Та-ак! — удивился Тимофей. — Новая партия у нас объявилась, ты слыхал, товарищ Кочетков?

Иван Кочетков только покачал головой и отвернулся, чтобы скрыть усмешку.

— А может, Агафье-то стоило бы вам послать медку?

Столько лет на вашу семью проработала, — сказал он.

А поп Акакий так и вскинулся, так и завопил:

— Я насилию не уступлю! Я террору не поддамся!